Фанерон
(от греч. «фанерон» – явление, видимость) — ключевое понятие душесмотрения (фанероскопии), науки, занимающейся наблюдением душеявлений (фанеронов) и обобщением итогов этих наблюдений. Впервые это слово было применено Чарльзом Сандерсом Пирсом в своих рукописях в 1904—1905 годов (Adirondack Lectures, 1905; in Collected Papers of Charles Sanders Peirce, vol.
1 eds. Charles Hartshorne and Paul Weiss; Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1931], paragraph 284) в то веремя, когда он роботал над душеявленчеством-"феноменологией" (или "фанероскопией") и розпеределением наук (в частности любомудрия (философии). В своём розпеределении наук Пирс отводит особое место душесмотрению: оно является самостоятельной наукой в остове мудрия.
Википедия.
Все мы полонники так называемой "ловушки самосередия (эгоцентризма)". Ведь всё, что мы знаем о мире, основано на сведениях, полученных посередством наших чувств. Этот мир нашего личного опыта – целокупность всего, что мы видим, слышим, трогаем, обоняем и вкушаем – иногда называют нашим явленным (феноменальным), миром. Ясно, что принято может быть только то, что мы в състоянии принять, пытано может быть только то, что мы в състоянии пытать. Для обозначения этого доступного нам внутридушевного мира Чарльз Пирс придумал хорошее слово. Он назвал его "фанероном" (от греч. фанерос – "зримый, доступный зору". – Прим. пер.).
Имеются ли у нас какие-либо основания для уверенности в том, что вне нашего личного душемира (фанерона) что-то существует? Вы не сможете доказать кому-либо существование чего-либо вне его душемира. Более того, вы даже самому себе доказать не сможете, что существовали до вчерашнего дня. Может, вы со своим душевным миром, включая все свои поминания, свершили прыжок в явь не далее как вчера. Не сможете вы доказать и то, что кто-либо со своим душемиром будет существовать завтра. Таким образом, наше существование сводится, в конечном счёте, к так называемому "существованию данного отрезка". Человек может быть уверен только в том, что "я сейчас существую", и это съставляет отправную точку мудрия Декарта. Но даже это съмнительно. Не выключено ведь, что вы не более чем образ в сновидении некоего бога, подобно тому как Шерлок Холмс был образом в уме Артура Конан Дойла. Некоторые индусы верят, что вся Вселённая, включая нас с вами, передставляет собой сон Брахмы. Как только Брахма просыпается, сон пропадает. Алиса в Зазеркалье думала, что Красный Король ей снится. Но тот сам всё веремя спал, и Алисе сказали, что она просто "какая-то вещь" из сна Красного Короля. Однажы на чтении по любомудрию у переподавателя Морриса Коэна один из учевузников поднял руку и спросил, – "Откуда мене знать, что я существую?" На что переподаватель ответил, – "А кто это спрашивает?".
Поскольку всё наше знание о мире и иных людях является выводом из сведений, кои просачивается к нам в со-знание через наши орудия чувств, никакого "железного" способа для доказательства существования чего-либо вне этих орудий, нет. Неможно увидеть нечто, перебывающее за переделами нашего мозга.
Мартин Гарднер. Почему я не солипсист. Перевод В.Данченко. В кн.: Gardner M. The Whys of a Philosophical Scrivener N.Y.: St. Martin's Griffin, 1999, p. 11-31 (New York: Quill, 1983) К.: PSYLIB, 2015.
Душесмотрение (Фанероскопия)
(или душеявленчество (Феноменология) даёт описание "фанерона". Под "фанероном" я имею в виду обчую купность всего, что так или иначе, в том или ином смысле является наличным розуму, независимо от того, съответствует ли наличное какой-либо вещи. Вопрос когда и коему розуму остаётся в данном случае без ответа, ибо у меня нет ни тени сомнения, что черты такого душеявления, кои я обнаруживаю в своём розуме, во всякое веремя наличествуют и любому иному. Насколько позволяет судить теперешнее състояние науки душесмотрения, вещью её познавания являются основные строенческие части душеявления. Вестимо также, что существует целый ряд иных частей, некоторое передставление о коих дают гегелевские "Категории". Но я не вполне готов теперь передложить их сколько-нибудь удовлетворительный перечень.
Нет ничего более открытого для прямого (direct) наблюдения, чем душеявления. И поскольку я не буду ссылаться ни на какие другие, кроме тех из них, кои (или подобия коих) хорошо знакомы каждому, постольку всякий читальщик сможет проверить точность моего описания. При этом, конечно, он должен на собственном опыте, шаг за шагом повторять мои наблюдения и опыты.
Называемое мной душесмотрением (фанероскопией) есть познавание, кое, основываясь на прямом наблюдении душеявлений (фанеронов) и итогах обобщения этих наблюдений, выявляет небольшую купу наиболее ярко выраженных розрядов душеявлений; даёт описание каждого из них в основных чертах; показывает, что, хотя они настолько сложным образом перемешаны друг с другом, что ни один не может быть обособлен, их качества несмеримы; затем доказывает, что означенные розряды душеявлений могут быть одинены в один небольшой перечень; и, наконец, приступает к выполнению утомительной и весьма трудоёмкой задачи по выведению всех подрозделов данных розрядов.
Из всего вышесказанного очевидно, что душесмотрение вовсе не имеет задачей ответ на вопрос, в какой степени душеявления, познаванием коих она занимается, ответствуют каким бы то ни было явлениям. Она тщательно удерживается от всякого сужения об отношениях межу её розрядами и данными отправленчества (физиологии), касающимися деятельности мозга или чего бы то ни было ещё. Она никоим образом не пытается, но, напротив, старательно убегает от выдвижения каких бы то ни было передположений и передпринимает познавание только открыто явленного, стремясь сочетать в нём точность и можно более широкое обобщение. Великое передназначение учёного заключено не в выборе того или иного обычая, переклонении перед весомником или мнением, позволяющим считать, что данные състоят в том-то и том-то, и не в том, чтобы передаваться выдумкам. Он должен ограничить себя открытым и честным наблюдением явлений. Читальщик, со своей стороны, должен повторять наблюдения творца на собственном опыте и уже выходя из итогов своих наблюдений решать, правильный ли отчёт о явлениях даётся творцом.
Середи душеявлений могут быть названы некоторые качества переживаний, такие как: цвет, запах, звук, вкус, качество, свойственное переживанию, провожающему обдумывание числительной задачи, или чувству влюбленности и т. д. Я имею в виду не действительный опыт перечисленных переживаний, прямой или полученный посередством памяти или воображения — действительный опыт включает качества переживаний как свою суставную часть, — но качества сами по себе, кои суть чистые, не осуществлённые можности. В данном случае нас не занимает ни достоверность высказывания, ни даже проходячее в действительности. Должно оборотить внимание на то, что слово красный означает неопеределённое нечто. Простое качество или таковость сама по себе есть не събытие, каковым является наблюдение красной вещи, но чистая можность. Бытие качества състоит одинственно в том, что в душеявлении могло бы иметь место некоторое обособленное «так». Когда я называю это качеством, я не имею в виду его «свойственность» личности. То есть душеявление есть нечто особое по отношению к надприродной мысли, не заволакивающейся в чувственное приятие, а следовательно, и в качество переживания, кое полностью удерживается и вытесняется из действительности чувственного приятия. Немцы обычно называют эти качества переживаниями, например — переживания удовольствия или боли. Мне это кажется просто приверженностью обычая, никогда не подвергавшегося настоящей проверке наблюдением. Я могу передставить себе розум, вся жизнь коего, бодрствует он, дремлет или крепко спит, не переполнена ничем, кроме цвета или запаха. В данном случае всё зависит только от моего воображения. Тот, что я способен это вообразить, показывает отсутствие у такого качества свойства всеобчности в том смысле, в каком им оболодает, скажем, закон тяготения. Ибо никто не смог бы вообразить, что данный закон оболодает каким-либо бытием, если существование по крайней мере двух куч вещества, или такой вещи как движение, было бы неможно. Качество переживания, как мне видится, можно вообразить и без приволочения некоторого събытия. Его бытие-в-можности вполне обходится без какого-либо осуществления.
Под переживанием я имею в виду състояние со-знания, не передполагающее никакого розбора, сравнения или развития и не слогающееся в целом или части какого-либо действия, с помощью коего одно усилие розума отличается от иного. Переживание оболодает собственным положительным качеством, кое само по себе таково, что не зависит от чего бы то ни было ещё и не заключает в себе ничего иного, кроме себя самого. Так что если переживание длится в течение некоторого веремени, оно во всей своей полноте ровным образом дано в каждый отрезок этого веремени. Данное описание можно свести к опеределению: переживание есть пример такого рода части розума, коий есть то, что он есть положительно в самом себе, независимо от чего бы то ни было ещё.
Всему, что бы ни находилось в уме, съответствует его непосередственное со-знание, а следовательно, и переживание. Розум как целое в любой отрезок веремени есть не что иное, как переживание. Мы не можем получить знание о каком-либо переживании путём самонаблюдения. Переживание недоступно для самонаблюдения именно потому, что передставляет собой непосередственное со-знание.
Непосередственно данное есть всё, что находится в со-знании в настоящее веремя. Вся жизнь со-знания — в его настоящем.
Мы живём в двух мирах: мире данностей и мире воображения. Каждый из нас привычно полагает себя творцом собственного воображаемого мира. Он считает, что в этом мире вещи существуют по его желанию, кое не теребует усилия и коему ничто не может противляться. И хотя такое убежение слишком далеко от правды, чтобы я не усомнился в том, что большая часть читательского труда теряется теперь именно на воображене, всё же для первого приближения к правде достанет и этого. Мы называем мир воображения внутренним миром, мир данности для нас — нечто внешнее. И в этом последнем каждый из нас володелец своих вольных мышц и ничего более. Но человек смекалист и стремится выволочь из того, чем он оболодает, больше, нежели может показаться необходимым. Защищаясь от упрямых данностей, он делает мир для себя привычным и полным удобств. Не стремись он приоберести привычки, он бы всякий раз вынужен был обнаружить, что его внутренний мир потревожен, а его желания оборочены в ничто грубыми вторжениями из вне. Я объясняю такие вынуженные менения способов мышления влиянием мира данностей, или опыта. Привычки подобны одёже, кою человек латает, пытаясь выяснить природу и причины этих внешних вторжений и выгоняя из своего внутреннего мира те мысли, кои приносят ему безпокойство. Вместо того, чтобы ждать, когда опыт застигнет его врасплох, он, не причиняя себе вереда, подстрекает его сам и в ответствии с итогами меняет установки своего внутреннего мира.
Три оболости проявления жизни розума, принимаемые после Канта к розсмотрению большинством любомудров как само собой розумеющиеся, это: Переживание [удовольствия или боли], Знание и Воление. Одинодушие, с коим всегда принимается данное разделение, довольно удивительно. Оно вовсе не берёт свое начало собственно в мыслях Канта, напротив — оно заимствуется им из подозрительнического (догматического) мудрия. Принимая его, Кант совершенно очевидно делает подозрительству (догматизму) уступку.
Итак, остаётся признать, что правдивыми розрядами со-знания являются: первое, или переживание — со-знание, кое может быть полностью заключено в том или ином отрезке веремени, деятельное качественное състояние, не ознаваемое и не поддающееся розбору; второе — ощущение съзнанием вмешательства в его собственное поле, ощущение противления, стреча с внешним данностью, с чем-то иным; третье — сборное со-знание, связный веременной поток, приращение знаний, мысль.
Если мы принимаем эти розряды и розсматриваем их как основные простейшие виды со-знания, они допускают душеведческое обоснование трёх мысленных передставлений: качества, отношения и сбора (или опосередования). Понятие простого в себе, но проявляющего себя через свои отношения качества необходимо, когда вещью розсмотрения становится переживание, или одиичное сознание. Понятие отношения берёт начало в понятии двойственного розума или ощущении действия и противодействия. Понятие опосередования выникает из розсмотрения множественного розума или ощущения прибавления знания.
Желание держит в себе часть удовольствия в той же степени, что и часть воли. Желание не то же, что воление. Оно передставляет собой его умозрительную розновидность, смешанную с умозрительным передожиданием удовольствия.
Итак, мы имеем три крайне отличающиеся друг от друга части со-знания, только эти, и никакие более. Они очевидным образом связаны с понятием простой последовательности чисел один, два и три. Непосередственное переживание есть со-знание первого, ощущение противности есть со-знания второго, сборное со-знание есть розум третьего (или опосередования).
Может быть, было бы неправильным розсматривать данные розряды в качестве понятий. Они настолько неуловимы, что скорее передставляют собой оттенки понятий. Когда я только ещё начинал роботу над списком, я выделил три уровня отличия понятий друг от друга. Первый уровень ставляют понятия, имеющие друг с другом настолько мало общего, что одна из них может быть передставлена розуму в образе, коий вовсе не держит иную. В этом смысле мы можем вообразить нечто красное, не передставляя при этом ничего голубого, и наоборот. Мы можем вообразить звук без напева, но при этом, воображая напев, не можем обходиться без звука. Данный вид розделения я называю отделением. Второй уровень описывает случаи, когда два понятия не могут быть чётко отделены одно от иного в воображении, но при этом мы часто способны полагать одно из них, не полагая иного, т. е. мы можем вообразить данности, кои должны привести нас к убежению в можности такого положения вещей, при коем одно из них отделено от иного. Так, мы можем думать о пространстве, не имеющем цвета, хотя и не можем на деле отделить пространство от цвета. Такой вид розделения я называю отволочением. Третий уровень описывает случаи, когда при том, что полагание одной части без иной неможно, они всё же могут быть отделены друг от друга. Так, мы не можем ни вообразить, ни допустить мысли о более высоком без более низкого и всё же четко отличаем одно от иного. Такой способ розделения я называю дистинкцией. Итак, розряды не могут быть отделены в воображении ни от остальных понятий, ни друг от друга. Первое может быть отделено от второго и третьего, а также второе от третьего через отволочение. При этом второе не может быть отделено от первого, а третье — от второго тем же путём. Всякий розряд может быть отделён через отволочение от любого иного понятия, но не от нескольких понятий или частей. Неможно полагать первое, пока первое не будет чем-то опеределённым и более или менее опеределённо полагаемым. Наконец, хотя не составляет труда отличить все три розряда один от иного, черезвычайно трудно чётко и безошибочно выделить каждый из иных понятий в его чистоте, так, чтобы он при этом не утерял всей полноты своего значения.
«Сфера феноменологии» и первый отрывок п. 4 взяты из рукописей 1905 и 1904 (СР, 1.284-7, 304). Первый отрывок в п. 2 из рукописи 1903 (СР, 1.23-6). Второй из п. 2, третий из п. 4 и четвертый из п. 5 — из рукописи ок. 1896 (СР, 1.418-20, 422-8). В «Манифестации категорий» первый отрывок из рукописи.
(Чарльз Сандерс Пирс [Ч. С. Пирс. Начала прагматизма / Пер. с англ., предисл. В. В. Кирющенко, М. В. Колопотина. — СПб.: Лаборатория Метафизических Исследований философского факультета СПбГУ; Алетейя, 2000. — 318 c. — (Серия «Метафизические исследования. Приложение к альманаху»)]).
Ч.С. Пирс. Начала прагматизма
http://sbiblio.com/biblio/archive/pirs_pri